В 1921 году литераторам раздали анкеты с вопросом: «Какую обстановку считали бы Вы более благоприятной для своей литературной работы?» История скрыла откровения именитых поэтов, и до нас дошёл лишь ответ Анны Барковой. Она записала: «Быть свободной от всех технических работ, мало-мальски обеспеченной материально. А может, лучшая обстановка – каторга?»

Вообще-то вопросом на вопрос не отвечают, но жизнь распрямила крюк любопытства, превратив его в столб приговора: в декабре 1934 года, сразу же после покушения на Кирова, Баркову арестовывают и ссылают в Казахстанские степи. Не помогли ни заступничество авторитетных людей, ни то, что долгие годы она работала в секретариате Луначарского и в редакции «Правды», ни восторженные отзывы о её стихах Александра Блока, Валерия Брюсова и Бориса Пастернака, предрекавших молодой поэтессе большое будущее. И оно состоялось, но не в тепличных условиях дачных посёлков и показушного братания «инженеров человеческих душ», а в обстоятельствах более суровых и изощрённых, чем может придумать болезненная фантазия поэта.

Родилась она в Иваново-Вознесенском в семье сторожа одной из гимназий. Рано потеряв мать, быстро приучилась к самостоятельности и жизнь оценивала без всяких оглядок. После революции не тосковала по «России которую потеряла» но надежды на лучшую жизнь, увы не оправдались. Как бы ни хотелось ей вровень встать с «энтузиастами светлой эпохи», не получалось. Не умела она ни душой кривить, ни чёрное за белое выдавать, ни осанну тиранам петь. К тому же чёрт язычок подточил. Когда были открыты архивы КГБ выяснились следующие обстоятельства ареста. После убийства Кирова Баркова в сердцах бросила фразу: «Убили, да не того, кого надо было бы убить». Такое мнение не было исключительным. Многие подумывали об истинном виновнике и организаторе убийства, но не все делились своими мыслями, помятуя что у стен тоже есть уши. Баркова высказала и тут же схлопотала по 58-й статье пять лет.

Следующий срок припаяли вскоре после войны. По роковой случайности она очутилась на оккупированной территории, в Калуге, так как в столицу путь ей был заказан. Не её вина, конечно, в том, что немцев до Москвы допустили, но у кремлёвских воителей свой счёт к народу и если проклятый фашист докатился до стен столицы, то виноват в этом прежде всего народ. А виноватых наказывают. К делу Барковой подшили дневник, в записях которого бдительные следователи усмотрели мрачные выводы о советской действительности. Масла в огонь подлила хозяйка: квартирантка – де – несла хулу в адрес дорогого и любимого вождя народов. В результате снова 58-я статья: 10 лет лишения свободы с отбыванием в ИТЛ и с поражением в правах на пять лет после отбывания наказания.

Все ждали смерти Сталина. Дождались. Но в первую очередь освободили бандюг, которые чуть не прибрали страну к рукам. И всё же их опасались меньше, чем «политических», потому и волынили с освобождением. Как и многих других, Баркову освободили, лишь в 56-м году. В отличие от основной массы интеллектуалов-романтиков, захлебнувшейся глотком свободы, Анна Александровна не строит особых иллюзий. Она по-прежнему смотрит на мир холодными глазами, отмечая в дневнике: «Фальсифицируют историю: древнюю, среднюю, новую, новейшую (историю буквально вчерашнего дня). Фальсифицируют науку (свои собственные доктрины, методы и догмы), искусство, продукты, чувства и мысли. Мы потеряли критерий для различия действительного и иллюзорного».

С таким настроением и такими мыслями на воле долго не побудешь. Она уже была меченой и при первой промашке ей грозил новый срок. В 57-м году её снова арестовывают за клевету на руководителей партии и правительства, которых по всем статьям надобно считать мудрыми, честными и народолюбивыми, а не блудливыми и вороватыми котами.

Что же это за клевета такая? Жил да был в доме кот. Звали Никиткой. И вот с утра до вечера неслось по двору: «Никитка, ты опять мясо слопал?! Опять ты, Никитка, нам молока не оставил?!

Никитка, конечно не причина – хвостатый повод. Настоящая причина скрывалась в дневниках, письмах и рукописях, перехваченных гебистами по наводке стукачей, в смелой оценке событий. В эти годы проходил не только Всемирный Фестиваль молодёжи и студентов, но и случились кровавые венгерские события, велось наступление на творческую интеллигенцию, осмелившуюся жить и творить не по партийным указаниям, а по совести и собственным представлениям об окружающем мире.

На этот раз судьба забрасывает Баркову в Мариинск. Было ей 57 лет, но по свидетельству очевидцев, она казалась глубокой старухой. Её переводят в Суслово, в инвалидный лагерь. Несмотря на частые хвори и постоянные невзгоды, она читает сокамерницам стихи, помогает отчаявшимся. Одна из них, Ирина Вербловская рассказывает: «Нам надо было пройти несколько километров пешком. Стояла морозная ночь. Наши вещи погрузили на подводы, а мы шли по нетоптаной дороге, подгоняемые конвоем. Шли, разумеется, медленно, но Анна Александровна, задыхаясь от астмы, вообще еле передвигала ногами. Вскоре она, выбилась из последних сил, села на снег и сказала, что больше идти не может, пусть её застрелят. Тогда мы связали два головных платка, положили её, как на носилки и понесли. Платки провисли и мы волокли её по колючему снежному насту. Анна Александровна терпеливо молчала. Наконец, одна женщина взяла её на руки, как ребёнка, а вскоре удалось остановить подводу с багажом и усадить Баркову. Честно говоря, мы не чаяли, что она останется живой».

Выжила. На Тайшетской ударной трассе побывала, оттуда в Мордовию, в Дубровлагерь  переправили. После семи лет пребывания за колючей проволокой Баркову решили милостиво простить за «неправильные» мысли. Её реабилитировали и после долгих хлопот Александра Твардовского и подруг прописали в Москве, назначив пенсию в 75 рублей. Стихи не печатали, хотя знатоки знали их, собирали, хранили, чтобы познакомить с ними свет. Увы, сборника под названием «Возвращение» Барковой не суждено было увидеть. 

Борис АНТОНОВ