Приветствую Вас Гость!
Архив Следопыта
Меню сайта
Категории раздела
Мы живем в зеркальном, перевёрнутом мире, который называется, мир исправления. Творение не было завершено. Это было сделано намеренно, чтобы дать возможность человеку принять участие в процессе творения, став помощником и со-творцом Великого Архитектора, и потому — действительным хозяином сотворенного мира.
Наш опрос
Общение
Cтатистика
Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Поиск по сайту
Архив записей
- 2012 Февраль
- 2012 Май
- 2012 Июнь
- 2012 Июль
- 2012 Август
- 2012 Сентябрь
- 2012 Октябрь
- 2012 Ноябрь
- 2013 Май
- 2013 Июнь
- 2013 Ноябрь
- 2015 Декабрь
- 2016 Январь
- 2016 Февраль
- 2016 Март
- 2016 Апрель
- 2016 Май
- 2016 Июнь
- 2016 Сентябрь
- 2016 Октябрь
- 2016 Ноябрь
- 2016 Декабрь
- 2017 Апрель
- 2017 Май
- 2017 Июль
- 2017 Август
- 2018 Февраль
- 2018 Март
- 2018 Май
- 2018 Ноябрь
- 2018 Декабрь
- 2019 Январь
- 2019 Февраль
- 2020 Март
- 2020 Май
- 2020 Июнь
- 2020 Сентябрь
- 2020 Октябрь
- 2021 Апрель
- 2023 Март
- 2023 Июнь
- 2024 Февраль
- 2024 Март
Друзья сайта
************************
Помощь ресурсу
ЮMoney 410013775752608
************************
О чём бы ты не думал и кто бы ты
не был – ты помечен вечностью, высшим разумом Мироздания. Тебя выбрали, и ты родился. И ты всю жизнь будешь постигать тайну бытия. И если ты тот человек, именно человек Вселенной, тебе будет доверена тайна. Её передадут тебе и доверят тебе, и, если ты готов, то почувствуешь это, узнаешь своим внутренним состоянием, душой. С этого малого, начинается большое, то, что называется Жизнь, лично твоя, единственная в этом Мире и неповторимая.
Материя - есть равновесие добра и зла
Главная » 2012 Ноябрь 9 » Очерки о городе и его людях (продолжение)21:01 Очерки о городе и его людях (продолжение) |
По легенде ей имя – Мария На улице Розы Люксембург стоит особнячок под зелеными ставнями. Дом как дом, какие ставились издавна сибиряками по сложившемуся шаблону. Весело он смотрит на мир всеми проемами своих окон. А рублен он с топора еще в 1912 году, задолго до рождения его нынешней хозяйки, подвижной и гостеприимной Матрены Александровны Густайтис. Правда, это настоящее имя ее известно немногим, разве что самым ближайшим родственникам. Все же остальные окружающие люди называют ее Машей, Марией Александровной. Как и почему получилось такое превращение, скажу несколько позже. А пока, забыв о реалиях нынешнего дня, отрешившись от сиюминутных проблем, я слушаю и слушаю новую для себя собеседницу. Взор мой время от времени упирается во вместительный книжный шкаф, на корешки старых, редких изданий, и невольно отмечаю при этом: а хозяйка-то, видать, книгочей и книголюб исключительный. А Матрена Александровна все вспоминает. Она уходит в пережитое целиком, словно бы не замечая при разговоре третьих лиц. Да, многим событиям, большим и малым, стали свидетелями седые стены отчего дома. Моте Каратаевой не стукнуло еще и десяти лет, как пришли раскулачивать ее отца. А за что было зорить-то родное гнездо? За то, что отец мельницу в свое время приобрел, а во дворе у него стояли две коровы и две лошади? Так подсобное хозяйство содержал в Сибири каждый уважающий себя мужик. Однако по иному рассуждали власть предержащие тогда: был на мельнице наемный работник? Был. Значит кулак Каратаев, и никаких гвоздей. Ничего не понимала Мотя в происходящих событиях. Только удивленно таращила глазенки, когда сводили с подворья последнюю скотинку. Сердце ее неосознанно сжималось в комок при мысли, что отец где-то мыкается по чужим углам, а мать на правах приживалки притулилась на задней половине избы. Дом у них тоже отобрали. Но не ожесточилась на все происшедшее Акулина Семеновна, мать Моти. Это нравственное качество, чувство женского достоинства стремилась она передать и дочери. И все-таки как-то сторонилась сверстников Мотя в школе. Ни в какие общественные организации не вступала. Ей почему-то постоянно казалось, что прояви она подобную инициативу, получит обязательно упрек: вот, мол, лезет на глаза и дочка кулака. Природная же гордость пережить такое не дозволит. Но вот и школа позади. Как предопределить свой путь дальше? Мать пребывала в бедности, и думы об институте сами по себе уходили на задний план. И пошла, Мотя работать. В городском нарсуде нашлось для нее место секретаря. В сороковом году вышла замуж. Но тут ее опять подстерегла неожиданность: семья распалась, не успев состояться. Осталась Мотя с крохой- сыном на руках. … Воскресный день 41-го. В кои-то веки решила провести выходной Мотя на пляже за городом на Оби. Она приехала в Новосибирск повидать сына, находящегося у свекрови. Но только что это? Казалось бы, в самый купальный час народ с пляжа как ветром сдуло. А вскоре мрачная весть стала всеобщим достоянием: началась война! Мотя заспешила домой, и едва ли не с порога заявила матери: - Я поеду на фронт! - А я как? – только и нашлась, что сказать в ответ мать дочери. Но только с третьей или пятой попытки удалось убедить неумолимую призывную комиссию. Ее мобилизовали в сорок втором и направили в Новосибирск, в школу радиоспециалистов. Программа обучения в ней для мирного времени была рассчитана на два года. Курсантов же военного набора выпускали из стен школы через четыре месяца – обстановка на фронте требовала быстроты в решении любого дела. Так Мотя Каратаева оказалась в подмосковном городе Люберцы, где базировался 1-й воздушно-десантный корпус. Начались практические занятия. Помимо работы на ключе, приема радиосигналов на слух, Мотя тренировалась в прыжках с парашютом. Сначала прыгала с вышки, потом с аэростата и самолета. Еще, надо было научиться, ловко метать нож по цели. Никак это не удавалось Моте. Как ни приноравливалась, все нож вместо лезвия рукояткой ударялся в мишень. Но как бы там ни было, становилось понятно: девушек готовят для заброски в тыл противника. В штабе корпуса для Моти Каратаевой была разработана легенда: "Теперь тебя зовут Мария, - внушал ей один из командиров. – Ты приехала в Подмосковье к сестре перед войной, да так тут и осталась. Заруби себе это на носу. …" Так и пошло с того времени: Маша, Маруся, Мария. С этим именем она и домой возвратилась. Но быть сброшенной с десантом в тыл немцев Моте-Марии не довелось. Что-то, видимо, изменилось в тактических планах командования подразделением, где служила сержант Каратаева. Она приняла под свою полную ответственность радиостанцию, обеспечивающую связь командования дивизии с передовыми наступающими частями. По сигналам радиосвязистов осуществлялась корректировка огня по замаскированным вражеским точкам. - "Лена!", "Лена!" - Я "Волга!", как меня слышите? – беспрерывно бросала в эфир позывные Каратаева во время очередного боя. Как-то связь с одним из наиболее важных наблюдательных пунктов враз оборвалась. - Каратаева, быстро восстановить связь! – коротко отдал приказ комдив. Поправив за спиной переносную радиостанцию, Мотя-Мария ужом поползла за передовую линию фронта под вой и свист разрывающихся с той и другой стороны мин и снарядов. До нужной точки она доползла, где и обнаружила своего товарища убитым. На связь с дивизией вышла сама. Но, видимо, пристрелялись по этому месту фашистские минометчики. Вот он, противный до звона в ушах визг мины. И Мария проваливается в пустоту. Придя на короткий миг в сознание, она еще успевает перетянуть себе окровавленную руку бинтом из индивидуального пакета. И все. Неизвестно, сколько времени прошло, пока Мария снова пришла в себя и увидела что-то колдующего с ее рукой хирурга полевого госпиталя. - Доктор, вы ампутируете мне руку? – был ее первый вопрос. - Что ты, что ты? Заштопаем так, что еще письма мне писать будешь. Но долечивали ее в тылу. Рука восстановилась относительно быстро. А вот ноги. . . Однако всему бывает конец. Подошел конец и кочевкам по госпиталям. С бескомпромиссной резолюцией врачей "Домой" заканчивает войну Мария Каратаева. Не знала, не ведала, что за тот свой бросок к НП была она представлена к медали "За отвагу". Только много лет спустя после войны ей вручили эту награду. А дома по возвращении с фронта Марии было голодно. Как ни тяжки последствия контузии, надо было определяться на работу, а гражданской специальности-то и нет. Все же в педучилище она сумела повести дело инструктора по заочному обучению. Затем работала в бюро по выдаче продовольственных карточек, даже состояла диктором городского радиовещания, но занятие по душе нашла в городской библиотеке, где служила вплоть до выхода на пенсию. Петр ШИТИК С кочующим минометом После госпиталя Степана Рослякова направили в стрелковый полк, переброшенный на фронт из глубокого тыла. Ветерана-минометчика встретили с должным уважением. - Обстрелянный, говоришь? – спросил перед строем начальник штаба полка. – В разведку пойдешь. Миномет пока придется отставить. Во второй половине июня 1943 года разведчики всего фронта вели усиленный поиск. Ни для кого уже не было секрета, что немцы готовились к наступлению, подтягивали технику, переформировывали части. Какую технику? Какие части? И каждый полк старался прощупать передний край противника, опустивший перед собой густую завесу постов и секретов. Немцы были настороже. Первые рейды не дали успеха. Разведчики теряли людей, возвращались к себе с пустыми руками. Был однажды удачный поиск, но сержант Краюхин "перестарался": не донесли того немца живым. А как берегли. Даже в рот ему пытались дышать. Время шло. Командир полка требовал уточнить обстановку. - Нельзя с завязанными глазами воевать. Жду "языка", товарищ Росляков, - напутствовал он старшего сержанта. В темноте рассредоточились, один за другим не раз хожеными тропами просочились через передний край. В траншее немца не возьмешь: все посты сдвоены, секреты усилены. Понимают, какая охота идет. Но и у себя в тылу противник принял все меры предосторожности. Короткая летняя ночь кончилась для разведчиков безрезультатно. Наступало тихое прохладное утро. Легкий туман окутал Большую Свободу, малолюдное село, расположенное в нескольких километрах от ныне знаменитых Понырей. Отлеживаться целый день пришлось в ботве на редкость разросшегося картофеля. Замаскировались хорошо. Но только не от солнца, палящие лучи которого буквально поджаривали бойцов. А за холодной водичкой в село не сбегаешь. Немцы проводили перегруппировку сил. На смену потрепанным частям прибывали новые. Те и другие запасались провиантом на месте. В сараях визжали свиньи, кудахтали всполошенные куры, гоготали гуси. Молчали лишь люди. А бойцы, глядя на этот дикий, безнаказанный грабеж, скрежетали зубами. Не в нашем это характере – терпеть такое. Крепились. Ждали наступления темноты. И тут неожиданно пришла удача. Два немца явились в огород за огурцами. Не подозревая опасности, они весело переговаривались, хохотали. Один рвал огурцы, другой набивал ими вещмешок. План у разведчиков созрел быстро. Рослый ефрейтор, шаривший по грядке, даже не вскрикнув, ткнулся в землю. Росляков скрутил второго солдата, забил ему в рот кляп. Группа двинулась домой. Было это вечером 4 июля 1943 года. Пленный дал важные сведения. - Теперь принимай минометный расчет, Росляков, - сказал командир полка. – В самый раз подоспел. О наступлении утра 5 июля возвестил гул орудий. Курская земля дрожала, как при землетрясении. Даже опытные минометчики говорили, что такой канонады они еще в жизни не слышали. Артиллерия фронта нанесла по группировке противника, изготовившейся к наступлению, мощный предупреждающий удар. От пороховых газов трудно было дышать. Пехота прошла три ряда немецких траншей, обработанных нашей артиллерией, а потом, прижатая плотным пулеметным огнем противника, залегла. Обстрел все нарастал. Росляков распорядился установить миномет в большой воронке от разрушенного немецкого блиндажа. Снаряды рвались кругом. Одно общее главное сражение разделилось на тысячи мелких, тоже главных с точки зрения солдата, который вел этот бой. Расчет Степана Рослякова уничтожил немецкую пушку, которая прямой наводкой обстреливала пехоту. Прибежал посыльный от командира батальона, назвал новые цели – два станковых пулемета. Их тоже заставили замолчать. Тем временем наша артиллерия перенесла огонь в глубину обороны противника. Воспользовавшись этим, немцы попробовали контратаковать. Но минометчики были готовы к этому и быстро заставили противника вернуться на исходные позиции. Росляков стоял в воронке в полный рост, чтобы лучше видеть разрывы своих мин. Осколком ударившегося рядом снаряда его ранило в руку. Подносчик перевязал его, и командир расчета остался в строю. Только после того, как грозно отгрохотала Курская битва, а немцы покатились на запад, Степан Росляков ушел в госпиталь. Зиму третьего года войны Росляков кочевал с минометным расчетом по траншеям 102-го стрелкового полка, стоявшего в обороне. Для него главное – обнаружить цель, пристрелять ее. С пулеметными точками расправлялись сами. Две-три мины и, глядишь, отвоевался немец. Росляков славился в полку как минометчик-снайпер. За удачливую "охоту" наградили его орденом Красной Звезды. В июне 1944 года начались ожесточенные бои в Белоруссии. 102-й стрелковый полк медленно, но настойчиво вгрызался в оборону противника. Потом рывок через Днепр. Массированной контратакой немцам удалось вклиниться в боевые порядки полка. Под угрозой уничтожения оказалась переправа. Вражеская батарея развернулась около переправы на правом берегу и открыла заградительный огонь. Устремившиеся к реке резервные роты полка шарахнулись с дороги. Росляков со своим расчетом оказался на правом берегу, в тылу врага. Минометчики не растерялись в критический момент. Расчет быстро пристрелялся, и на позиции открыто стоящей батареи немцев посыпались увесистые мины. Артиллеристы кинулись наутек. За этот бой Степан Росляков получил награду – орден Славы третьей степени. Солдаты с воодушевлением встретили весть о январском наступлении 1945 года. На передовой говорили о Варшаве. Но немцы догадывались о готовящемся штурме польской столицы, заметно нервничали. То и дело на позиции минометной роты сыпались снаряды всех калибров. Больших неприятностей они, правда, не причиняли. Но в урочный час небо прочертили огненные стрелы "катюш". И вот уже знакомый голос командира роты отдает команду: - Расчеты, по местам! К бою! Минометчики открыли огонь по заранее пристрелянным целям. Немцы ответили. Снаряд разорвался у самого миномета Рослякова. Снегом, землей завалило расчет. Росляков выкарабкался первым, откопал товарищей. Миномет ожил. И вовремя. Раздалось грозное: "Ура-а!". Пехотинцы поднялись из траншей и устремились в атаку. Минометчики пошли вместе с пехотой, поддерживая ее огнем, уничтожая ожившие пулеметные точки. А передвигаются минометчики в бою во весь рост, несут ствол миномета, плиту, ящики с боеприпасами. В уличных боях за Варшаву расчет Рослякова действовал особенно четко. От его навесного огня укрыться было невозможно. Подполковник Дудник в Познани вручил ему за те бои в польской столице орден Славы второй степени. Расчет Рослякова со своим кочующим минометом все дальше уходил на запад. Запомнилась ночная переправа через Одер. Катера тянули легкие понтоны с войсками. Переправу немцы держали под жестоким артиллерийским обстрелом. А тут еще ожил немецкий пулемет. - Пока доберемся до берега, он всех нас угробит, - сказал кто-то из минометчиков. - А ну, быстро расчистить площадку, - подал команду Росляков. Он открыл огонь с плывущего понтона. Третья мина легла точно. Узенькая ленточка земли протяженностью в три-четыре километра по фронту и до километра в глубину. Плацдарм на Одере захватили ночью. Впереди, с флангов – немцы, сзади – разливающийся Одер. Но плацдарм был нужен для предстоящего броска на Берлин. И гвардейцы-минометчики в составе авангарда полка удерживали его изо всех сил. - На Берлин! Впереди Берлин! – подбадривали друг друга солдаты. И этот час наступил. Минометная рота во время штурма Берлина поддерживала наступление стрелкового батальона. Расчету Рослякова доверили выпустить пристрелочную мину по траншеям в предместьях Берлина. А потом были уличные бои. И была долгожданная Победа! Вернулся в родные края, приступил к мирному труду по специальности – плотник. А орден Славы первой степени за Одер и Берлин Степану Федоровичу Рослякову вручили уже дома. Николай ТЕРЕНТЬЕВ Он коммунистом стал в блокадном Ленинграде Да, есть слова наполненные светом, И с ними всюду сердце бьется в лад. Не называя всех, скажите: "Ленинград!" – И это будет подлинным ответом. Тот свет разлит в пространстве голубом, Так будь же света ясного достоин, Стой за него горою, красный воин, В любом сраженье и в бою любом! Еще идя сквозь ужасы войны, Мы испытали все, и в полной мере, Кому-нибудь потомки не поверят, Кому-то не поверят, нам должны. . . / А. Прокофьев / На пороге взрослой жизни - Сегодня для вас, друзья, наступает новый этап жизни: вы стали взрослыми. Впереди вас ждет дорога, проторенная отцами и дедами, на которой неминуемо встретятся радости и разочарования, удачи и испытания, но всегда помните, что вы граждане великой Страны Советов, и достойно пронесите по жизни ленинское знамя Октября. Вперед, комсомольское племя! – напутствовал учеников директор школы. Шел выпускной бал: в вихре вальса кружились пары, звучала музыка и смех. И в этой круговерти праздника перед глазами Саньки Доценко пробежало все его детство и особенно последние три года учебы в Новокузнецке, вдали от семейного очага, ведь в их леспромхозовском поселке была только школа семилетка. Сегодня он простится со школой, учителями и друзьями-одноклассниками, а уже завтра обнимет родителей и всей грудью вдохнет знакомый с детства смолистый запах многовековой тайги, увидит скалистые берега бурливо-нежной речушки с шорским названием Мрассу. Все лето он будет купаться, ловить харьюзов и помогать отцу в кузнице. Вспомнив про рыбалку, Александр невольно улыбнулся, представив улепетывающих во всю прыть от рыбаков ярко-коричневых с красным отливом местных петухов с общипанными хвостами, из перьев которых леспромхозовские рыболовы-умельцы мастерят такие аппетитные приманки-"мушки", что против них не может устоять ни один даже самый сытый и пугливый хариус. Но самая главная цель, которую перед собой поставил Александр, - поступить в Томский университет. В о й н а Шел 1940-й год. За плечами студента Александра Доценко остался год учебы на физико-математическом факультете Томского университета, когда ему вручили повестку о призыве на действительную срочную службу в ряды Красной Армии. Курс молодого бойца красноармеец-артиллерист Доценко проходил в военном городке "Красные казармы", что в городе Перьми. Неспокойно было на западе. Немецкий сапог уже топтал брусчатки ряда европейских столиц. Война подступала к рубежам Советского Союза. Артиллерийскую часть, в которой служил Александр Григорьевич Доценко, спешно перебросили к западной границе страны. 22 июня 1941 года Александр проснулся от мощного грохота, сотрясающего стены казармы, и звона рассыпавшихся оконных стекол. В казарме стояла невообразимая суета. Но в этой сутолоке раздались громкие повелительные голоса командиров. Наметившаяся было паника, прекратилась. Немецкие стервятники-бомбардировщики улетели дальше на восток, оставив на территории военного городка глубокие воронки с вывороченной землей и горящие здания столовой, прачечной и клуба. - Это война! – объявил на построении командир полка. – Умрем, но не допустим врага на нашу землю. К оружию, сынки! Однако мощь германской военной машины оказалась куда громаднее, чем предполагалось вначале. С тяжелыми кровопролитными боями полк отступал на восток. Один из таких боев особенно запомнился Александру Григорьевичу. Стоя по колено в дождевой воде на дне окопа, взвод полка отражал натиск врага. Воздух был густо наполнен свистом летящих мин со стороны неприятеля, разрывами снарядов. Вот одна из мин ухнула на задний бруствер окопа. Блеснула яркая вспышка – и свет померк в глазах Александра. Взрыва он уже не услышал. От осколков мины погибли командир взвода и командир отделения, а раненого и контуженого красноармейца Доценко вынес с поля боя взводный телеграфист, аппарат которого оказался разбитым вдребезги, а сам он чудом уцелел, не получив даже царапины. Очнулся Александр Григорьевич в полевом госпитале. Между лежащими и сидящими ранеными снуют санитары, терпко пахнет лекарствами, слышны стоны. Но он не сразу сообразил, где находится, и как сюда попал. Что, солдатик, зацепило? – участливо спросил у открывшего глаза Александра пожилой боец с пышными буденовскими усами. – Прими-ка солдатской микстурки, глядишь, оно и полегчает, - и до краев налил в крупную медицинскую мензурку водки из походной фляжки. Вот и добренько, вот и молодчага. Значит, еще повоюешь, - утвердительно произнес боец, видя, как прозрачная жидкость исчезает в запрокинутый рот раненого. Уже через несколько дней вагонные колеса эвакогоспиталя, постукивая на стыках, уносили эшелон с ранеными в далекий тыл. Волей случая лечиться Александру Григорьевичу довелось в родном "альма-матер" – Томском университете, где разместился госпиталь. Ранение и тяжелая контузия поддавались лечению нелегко, а душа рвалась на фронт, особенно после врачебного обхода, когда в палату приносили газету с очередной сводкой Совинформбюро. Они походили одна на другую: сданы такие-то города и такие-то населенные пункты. - Давить их надо, гадов, давить. Уже к Москве подбираются. Вы еще будите их бить, а я. . я . . . Эх! – в бессильной злобе к врагу как-то крикнул сосед Александра Григорьевича по палате, с силой ударив рукой по культяшке ампутированной ноги, и заплакал навзрыд. Один за другим выписывались выздоравливающие бойцы и уезжали на передовую. Настал такой день и для Александра Григорьевича Доценко. В полученном им предписании была указана воинская часть, где ему отныне предстояло служить. В б л о к а д е Новая воинская часть Александра Доценко базировалась в подмосковном городке Мытищи. Отсюда, получив зенитные бронепоезда, артиллерийское подразделение в спешном порядке отбыло в Ленинград. А вскоре блокадное кольцо вокруг города захлопнулось. Началась 900-дневная осада северной столицы. О блокаде Ленинграда написано очень много, но, тем не менее, хочется привести небольшую выдержку из сказанного советским писателем Александром Фадеевым после его посещения осажденного Ленинграда: ". . .По сообщениям советской печати и по рассказам очевидцев, я знал, сколь жестокой была зима 1941-42 года для ленинградцев. В самую тяжелую ее пору норма хлеба для рабочих доходила до 200 г., а для неработающих членов семьи – до 125 граммов. Норма продовольствия была крайне скудной и недостаточной для жизни. Люди голодали и умирали от голода. Топлива едва хватало для поддержания наиболее важных промышленных предприятий, наиболее крупных госпиталей и совершенно необходимых учреждений. Весь город стоял без света, обледеневший. Водопровод и канализация не действовали. Улицы поросли толстой, в метр толщиной, ледяной коркой, были завалены снегом и отбросами. Вид пешехода – мужчины, женщины или подростка, везущего детские санки с прикрученным к ним телом покойника, обернутым в одеяло или кусок полотна, - стал обычной принадлежностью зимнего ленинградского пейзажа. Вид человека, умирающего от голода на заснеженной улице, стал не редкостью в Ленинграде. В течение осени 1941 года Ленинград подвергался сильным бомбардировкам с воздуха. Этой весной они возобновились. В течение осени и зимы Ленинград находился под систематическим артиллерийским обстрелом. Всему миру известно, что при всех этих неимоверных трудностях и лишениях ленинградцы не только отразили натиск вооруженной до зубов гитлеровской армии, но и нанесла врагу огромные потери в людях и технике, проложили по льду Ладожского озера дорогу и благодаря этой дороге освободились от тисков голода. . ." Все эти ужасы блокадного города видел и прочувствовал наш земляк А.Г.Доценко. В 1942 году, находясь в блокаде, он окончил краткосрочные курсы Ленинградского арттехучилища и получил звание техник-лейтенант. После окончания курсов его назначили на должность начальника артснабжения бронепоезда. Коммунистом он стал тоже в осажденном городе. Помню, - рассказывает Александр Григорьевич, - только начали рассматривать на партсобрании мое заявление о приеме в партию, как раздался сигнал воздушной тревоги. Коммунисты покинули собрание и заняли свои места у орудий. Заговорили наши зенитки и неприятельские самолеты, почувствовав плотную огневую завесу, были вынуждены отвернуть далеко в сторону, а там им на перехват уже спешили краснозвездные "ястребки". После успешно отбитой атаки врага комиссар, без всяких формальностей и дополнительный вопросов, вручил мне новенький партийный билет. Демобилизовался в запас Александр Григорьевич в 1947 году. В армейской гимнастерке с орденами и медалями на груди, предельно ясно говорившими о ратном пути их хозяина, вернулся А.Г. Доценко в Сибирь. Перед бывшим офицером встал вопрос: продолжить учебу или идти работать? Ответ на него он получил из уст родственника Константина Павловича Честнейшего, работавшего в то время секретарем Мариинского горкома партии: - Не раздумывай, Саша, оставайся у нас в Мариинске. Учительских кадров здесь ой как не хватает. Будешь преподавать, а учиться можно и заочно. Так Александр Григорьевич и поступил. Долгие годы он преподавал физику и математику в школах города, лесотехникуме, ряд лет даже директорствовал в школе №2. Словом имя ему – УЧИТЕЛЬ. Петр ШИТИК Три переправы Дмитрий Илющенко уже в первом рейде по тылам противника показал себя прирожденным разведчиком. Крепкий, коренастый, удивительно выносливый, он к тому же не терялся в любой обстановке, как по книге, читал следы, безошибочно разгадывал тайны леса. Задание на этот раз перед разведчиками было поставлено очень ответственное: найти брод через Днепр. Немцы оба берега густо нашпиговали минами, пристреляли все подступы к реке, их наблюдатели, надежно замаскированные, были предельно внимательны. Разведчики переправились ночью. К исходу дня Илющенко "выследил" парня в черном полупальто с немецким автоматом. Партизан? Надо проверить. По следам парня подползли к землянкам в лесу и. . . чуть не поплатились жизнью. - Ну, вот что, хлопцы, - сказал командир партизан, разобравшись, кто они и зачем. – Есть тут неподалеку брод, но идти по нему нельзя: стережет немец. Блиндажи в двенадцать накатов. Пушки. Поищем, что получше. А проход в минах я беру на себя. Мои хлопцы с этими немецкими сюрпризами вполне освоились. Две ночи Дмитрий Илющенко "купался" в ледяном Днепре, прощупывал дно. Ребята прикрывали. Тихо. Ни всплеска, ни голоса, ни выстрела впереди. Но Илющенко знал, что немцы наготове. И действовал осторожно, хотя холод сводил судорогой, и в глазах расходились синие круги. Сориентировался он по рельефу берегов все-таки правильно. Место, подходящее для переправы. Дно – галечник. Одна беда, перекат пересекал реку не напрямую, а по причудливой зигзагообразной линии. Рядом крутой слив. Отступи шаг – и дна не сыщешь. Надо перекат хорошо обозначить. На переправу прибыл командующий корпусом: - Показывай тропку, сержант. Время не ждет. Головной танк, виляя на перекате, перебрался через Днепр и с ревом вылетел на крутой противоположный берег. Илющенко спрыгнул с брони. Танки пошли один за другим. -Командуй переправой, сержант, – приказал генерал. – Поклон партизанам за проходы в минном поле. А твой орден Славы за мной. Немцы не ожидали удара в этом направлении. Танки обошли блиндажи и доты, и устремились вперед, на запад. . . . . . Дмитрий Илющенко крепко держал руль автомашины. "ЗИС-4" подбрасывало на ухабах, но водитель не убирал ноги с акселератора. Дивизия вела кровопролитные бои с противником, она остро нуждалась в снарядах, которые он вез в машине. Вовремя, брат, подоспел, - сказал начальник тыла, когда машина Илющенко подъехала к штабу дивизии. – Давай на позиции 74-го полка. Снаряды там уже на исходе. Не подвел Илющенко артиллеристов. Но командир батареи сказал: - Маловато привез, друг, гостинцев. Нельзя ли еще? - Нет, больше не могу. Другим тоже надо. Возвращаясь позднее из второго дивизиона, сержант Илющенко стал свидетелем жаркого боя. Обе батареи вели по противнику непрерывный огонь. Немцы тоже били по расположению батарей. Таяли ряды наших артиллеристов. У одного из орудий остались двое: израненный командир батареи и солдат, подносчик снарядов. Но они не прекращали огня. Солдат погиб на глазах Илющенко. - Помоги добить гадов! – крикнул капитан, заметив Илющенко. Дмитрий стал подносить снаряды. Пушка снова заговорила. Получив поддержку, стрелковый батальон поднялся в атаку и смял противника. За этот бой сержанту Илющенко вручили медаль "За отвагу". . . . В Польше, у речки Ломжи, дивизия накапливала силы для дальнейшего наступления. Для разведчиков настала горячая пора. "Язык" нужен был любой ценой. Несколько дней командир разведроты и его помощник сержант Илющенко изучали порядок немецкой "иллюминации". Вспыхнула ракета, осветив "нейтралку" мертвенным зеленоватым светом – и две минуты мрака. В маскхалатах незамеченными можно за это время добраться вон до того бугорка. По нему пулеметы ударят только через 13 минут. Но в это время разведчики будут уже метрах в пятидесяти и укроются в воронке. Всей ротой провели несколько "репетиций" по разработанному командиром и сержантом "графику". Отобрали трех самых лучших исполнителей. За полночь группа захвата подползла к блиндажу, часовых сняли без шума. Три тени скользнули во вражеский блиндаж. Разведчики точно знали, что здесь ночуют трое – каждому по одному. . . Немцы так и не поняли, что случилось. Двоих успокоили так, что они не успели и пикнуть. Третьего Илющенко скрутил. Потом, уже дома, вся рота дружно зубоскалила над его непочтительностью к "начальству". Немец – командир батальона заявил в штабе протест, жалуясь "на этого грубого медведя", чуть не задушившего его и до одури накупавшего в реке. - Извинись, Дмитрий, будь человеком. . . Ведь твой немец смотри, как старается, все свои секреты выложил. . . Но шутки шутками, а знали разведчики, что никто кроме Илющенко не смог бы взять так чисто этого языка. Поэтому вся рота, выведенная на отдых, устроила настоящий солдатский пир по случаю награждения сержанта вторым орденом Славы. Одер пришлось переходить сержанту Илющенко в числе первых. Ценой жизни должны были разведчики захватить и удержать клочок левого берега, пока саперы наведут переправу для танков. Несколько яростных атак предприняли немцы против отважной горстки солдат. Рядом с Илющенко один за другим замолкали автоматы и пулеметы. На разведчиков двинулись танки. - Гранаты к бою! – скомандовал сержант Его связка лежала рядом. Для немцев и, наверное, для себя. Он знал, что может погибнуть, но должен задержать танк. Знал: то же самое сделают сотни раз проверенные в боях друзья. Впрочем, ему надо остановить два танка. Еще в начале боя Илющенко подобрал и приберег немецкий фаустпатрон. Пришло время его испробовать. Сноп ослепительного огня ударил в амбразуру переднего "тигра", который словно наткнулся на невидимую стенку, остановился и запылал. И тут по второму танку ударила точным, сокрушающим немецкую броню огнем, прославленная советская "тридцатьчетверка". Переправа была готова. 49-я танковая дивизия, сметая на пути все преграды, шла на штурм последнего оплота фашизма. Третью звезду – орден Славы 1-й степени получил сержант Дмитрий Илющенко под гул мирной канонады. Орудия и ракеты салютовали Победе. . . Петр ШИТИК Рассвет над Тиссой В одном из окопов командир батальона капитан Моисеев внимательно наблюдал в бинокль за действиями противника. Он хорошо знал, что фашисты не смирятся с потерей господствующей высоты, доставшейся его батальону почти без потерь. Предвидения капитана оправдались. На участке первой роты немцы, используя лощину, пошли на штурм, но, встретив упорное сопротивление, откатились назад. Во второй половине дня 15 октября 1944 года батальон отбивал уже пятую атаку. В разгаре боя Моисеев заметил, что до батальона пехоты противника в сопровождении танков прорвали передний край обороны левофлангового соседа и отрезали батальон. Командир организовал круговую оборону на занятой высоте. Целые сутки 16 октября бойцы самоотверженно сражались в окружении, отбивая одну за другой вражеские атаки. Однако фашисты нащупали слабое место в противотанковой обороне. Их десант под прикрытием танков, обойдя высоту с востока, атаковал первую роту. В ход пошли связки противотанковых гранат. Первым бросил ее капитан Моисеев. "Тигр" вздрогнул и, сойдя с гусеницы, заюлил на месте. Ординарец комбата бросил в него бутылку с горючей смесью, и танк, вспыхнув, окутался черной пеленой дыма. Бойцы, воодушевленные храбростью командира, уничтожили семь "тигров" и "понтер" и до роты пехоты врага. 21 октября командир стрелковой дивизии Зданович вручил многим воинам правительственные награды, среди которых был и Моисеев. На его груди засиял орден Отечественной войны 2-й степени. 27-ю годовщину Октябрьской революции батальон капитана Моисеева отмечал форсированием своенравной реки Тиссы. В ночь солдаты подготовили переправочные средства. Комбат проверил их готовность и подал команду: "Вперед!" Ил, нанесенный половодьем реки, метров на 300 устилал берег. Бойцы, утопая по колено, тащили лодки, понтоны и плоты. Фашисты через каждые 30 минут освещали реку подвесными ракетами. Но только на середине реки они обнаружили плывущих и открыли бешеный огонь. В числе первых на берег высадился капитан Моисеев. С группой бойцов он бросился в траншею противника, увлекая личным примером солдат. Русское "Ура-а!" слышалось слева, справа, оно неслось по всем траншеям, и эхо отдавалось по реке, ободряя плывущих на плотах и понтонах. Противник в панике отступал, бросая бетонированные укрепления. Его неотступно преследовали передовые цепи батальона. У села Шаруд проходила вторая полоса немецких укреплений. Батальон встретил здесь упорное сопротивление, поддерживаемое сильным артиллерийским огнем. Роты залегли. Капитан Моисеев отобрал смельчаков-добровольцев и пополз к позициям вражеской батареи. Бросок был стремительным. Во врага полетели гранаты, а за взрывами последовал сильный автоматный огонь. Моисеев с горсткой солдат захватил батарею. Развивая наступление, Моисеев продвинулся со своим батальоном на 18 километров, взял в плен до 180 вооруженных солдат и офицеров, обеспечив плацдарм для высадки наших войск на правом берегу реки Тиссы. За этот подвиг капитану Моисееву было присвоено звание Героя Советского Союза. Наступление продолжалось. Немцы ожесточенно сопротивлялись. Батальон достиг последнего рубежа обороны врага на Тиссовском плацдарме. Оценив обстановку, Иван Тимофеевич пошел на штурм укреплений. В этом бою ему осколком снаряда ранило ногу. В ожидании санитаров медленно тянулось время. Иван Тимофеевич вспомнил пережитое. Как сквозь густую завесу тумана, вставал перед ним образ отца, погибшего в первую мировую войну, вспомнилось, как они с матерью и двумя сестренками покидали родное село Веленье, что в десяти километрах от Бреста. Перед мысленным взором всплыл артиллерийский обстрел беженцев, после которого не стало матери. В начале двадцатого года в освобожденный Красной Армией Мариинск прибыла большая группа детей, оставшихся без родителей. Среди них был и он, Ваня Моисеев. В шестнадцать лет Ваня со старшей сестренкой пошли работать по найму, а младшая оставалась еще в детдоме. Учитель школы рабочей молодежи Тимофей Львович Рычков помог подростку устроиться учетчиком на мясокомбинат. Вскоре предприятие направило его на курсы счетоводов в Томск. Ваня Моисеев окончил их с отличием и, вернувшись в Мариинск, стал счетоводом. Здесь он вступил в комсомол. В 1932 году Иван Моисеев добровольно уходит в армию. Девять лет служил на Дальнем Востоке. Окончил полковую школу, военное училище – и вот он на фронте. Воспоминания, как кинокадры. В них он видел свою юность Заалел рассвет. Иван Тимофеевич, стиснув от боли зубы, начал осматриваться. Метрах в пятнадцати от себя он увидел немца в эсэсовской форме. Фашист кого-то душил. Моисеев, собрав последние силы, подполз к озверевшему врагу. В пистолете не было ни одного патрона. С голыми руками комбат бросился на него, рыжего, здоровенного арийца. Фашист тоже оказался раненым. Завязалась борьба. Под руки Ивану Тимофеевичу попалась армейская каска, и он ею оглушил гитлеровца. В спасенном воине Иван Тимофеевич узнал земляка, знатного снайпера старшего сержанта Александра Федоровича Попова. Он был тяжело контужен. Они часто встречались на позициях, часто вспоминали далекий сибирский город Мариинск, быструю речку Кию. . . Раненых фронтовиков подобрали наши санитары и отправили в госпиталь. Более года пролежал Иван Тимофеевич на госпитальной койке, а, демобилизовавшись, вернулся в Кузбасс. Жил в Новокузнецке, а в 1969 году вернулся в Мариинске. Умер в 1981 году. Юрий КУДРЯШОВ Победитель Десять детей растили Ефрем Сергеевич и Софья Никитична Асадчие. Жили они в селе Александровка Ижморского района. Под крышей родного дома воспитывались и познавали крестьянский труд пятеро мальчишек и столько же девчонок. Послушным, любознательным и трудолюбивым рос Илларион. Особенно он тянулся к знаниям, хорошая книга была его постоянным спутником. Не боялся он и любой работы в колхозе. Да и пример брать было с кого: отец Иллариона за добросовестный труд был награжден орденом Трудового Красного Знамени. В августе 1939 года Иллариона Асадчего призвали в Красную Армию. Его мотострелковая часть базировалась во Владивостоке. Все свои знания и сноровку молодой боец направил на изучение воинского мастерства. В совершенстве владел оружием, особенно приемами штыкового боя. В этом единоборстве не было ему равных во всей дивизии. Хорошо освоил топографию и картографию. Накануне войны 215 мотострелковая дивизия 1-й отдельной Краснознаменной армии, где служил лейтенант Асадчий, была передислоцирована подо Львов, в город Ровно. Войну Илларион Асадчий встретил в должности заместителя политрука мотострелковой роты. Уже в первые дни войны их часть вступила в схватку с врагом. Завязались ожесточенные бои, наши войска несли огромные потери, сдерживая натиск врага. Особенно Иллариону Ефремовичу запомнился бой 27 июля 1941 года в районе города Малина. После артобстрела и бомбардировки авиацией, немецкая пехота, под прикрытием танков, пошла в наступление. Наши позиции ответили огнем из противотанковых ружей. Один из фашистских танков, далеко оторвавшийся от своей пехоты, траками гусениц вдавил окоп, где находился Асадчий. Замполитрука не растерялся, двумя бутылками с зажигательной смесью поджог бронированную машину, прорвавшуюся за линию наших окоп. Ожесточенный бой продолжался. Смешались земля и небо, дымы пожарищ заволокли солнце, а от выстрелов орудий звенело в ушах. С криками: "За Родину!" , "За Сталина!" – бойцы, возглавляемые Асадчим, пошли на врага врукопашную. Поле боя превратилось в одну большую шевелящуюся человеческую массу. Илларион Асадчий, великолепно владевший штыком, уничтожил несколько гитлеровцев, но и сам, контуженный и израненный, без сознания остался лежать на поле боя. Уже вечером, падающие капли летнего дождя привели Иллариона в чувство. Первое, что мелькнуло в голове: " Живой! А где свои?" Все тело было будто чужое. С огромным трудом он пополз. На его счастье невдалеке двигался обоз. По смачной брани возчика, понял: свои! Так Илларион Асадчий оказался в полевом госпитале. Затем, по мере продвижения фронта, менялась география госпиталей: Чернигов, Краснодон, Ворошиловград. А в это время в далекой сибирской деревне Александровке, родители получили на него похоронку. Наплакалась старая мать, нарыдалась, а тут письмо из госпиталя от самого сына. То-то было радости. В конце сентября 1941 года после излечения Асадчий снова стал в строй и получил назначение в 27-й автомобильный полк 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта. До самого Берлина дошел Илларион со своей частью. Еще три года после Победы служил капитан Асадчий в Чехословакии, Австрии, Германии и демобилизовался 28 мая 1948 года. После службы вернулся в Сибирь. Начал работать в Ижморке бухгалтером в "Заготзерно". Как честного и исполнительного работника, в 1949 году бюро райкома партии рекомендовало Асадчего в распоряжение областной прокуратуры. Так началась новая часть трудовой биографии Иллариона Ефремовича. Он получает назначение на должность прокурора Ижморского района. Часто не хватало профессиональных знаний, и он поступает учиться в Свердловскую юридическую школу, которую с отличием окончил в 1952 году. Время было непростое, еще не были залечены раны войны, и новая работа целиком поглотила Иллариона Ефремовича, лишив его на многие годы выходных и отпусков. Уже опытным юристом получает он назначение на должность прокурора в г. Мариинск. С того далекого 1963 года связал он свою судьбу с нашим старинным городом. Выйдя на заслуженный отдых в 1969-м году, Илларион Ефремович остался навсегда в Мариинске. За плечами этого удивительного человека страшная война и огромная плодотворная работа на ниве социалистической законности и правопорядка, огромная общественная работа. Нет уже на свете этого славного человека, но память о нем сохранится в сердцах его земляков и в летописи земли мариинской. Иван ЕФРЕМОВ От Кии до Дуная Над страной в основном уже отгрохотала война. Залпы ее уже отдалились к границам ближайших к нам европейских государств. Но фронт все еще требовал дополнительных людских резервов. Малолюдными оставались глубинные сибирские села, страдая от безмужичья. Не избегло такой участи и село Малый Антибес, где проходило детство и первые годы юности Петра Бессильных. Кто тянул лямку всех хозяйственных колхозных работ? Бабы да старики, а по большей части такие вот пацаны. Они и пахали землю, и семена в нее ложили, управлялись на лошадях-худобинах и с другими делами. И это были их первые университеты. "Да все стерпелось бы это, господь поможет вынести, лишь бы не идти туда, под пули и бомбы. Ну да, пока минет Петеньке восемнадцать, может и война кончится", - молилась мать над спящим сыном, прежде чем пробудить его к новым делам и заботам. Только жизнь текла по своим законам. В домик Бессильных в Малом Антибесе уже стучался почтальон с повесткой из военкомата. -Может быть, сынок, это еще предварительный сбор? Обследуют вас, да и отпустят? – с надеждой вопрошала мать. Кто ей мог дать подлинный ответ. В Мариинске собралась целая команда сверстников Петра. Очень-то они и не испытали какой-либо придирчивости в прохождении комиссии. А на другой день последовало распоряжение грузиться в эшелон. Случилось это в первые дни холодного сорок третьего года. Так было угодно судьбе, чтобы вернулся Петр Бессильных к порогу отчего дома лишь через семь с лишним лет. И начался отсчет трудных верст. Первая школа солдатского бытия состоялась на станции Клюквенная под Красноярском. В Кургане Петр Бессильных осваивает мастерство наводки по целям 85- миллиметровой пушки на маневренном танке "Т-34". А в Нижнем Тагиле он уже вливается в экипаж. Командиром его становится старший лейтенант Карпов. Он, да механик-водитель с радистом уже знали почем фунт фронтового лиха, о чем свидетельствовали нашивки за ранения на их гимнастерках. И только наводчик Петр Бессильных и заряжающий Миша, что называется, не нюхали пороха. Но это не обескураживало старичков. Они по опыту знали: закалка к солдату придет в первом же бою. Уже сплоченным, сдружившимся коллективом прибыл экипаж машины боевой в Одесскую Балту, где формировался 2-й механизированный корпус. Он должен был действовать только на прорыве, в местах, где приходится туго. Шел сорок четвертый год. Освободив оставшуюся территорию Молдавии, мехкорпус во взаимодействии с другими войсками вернулся к границам Румынии. Танки шли по правобережью Дуная, еще не вступая в затяжные бои. Ведь королевская Румыния из нашего противника вдруг превратилась в союзника, объявив войну Германии. Ну и союзнички, мать бы их так! – эмоционально подчеркивает Петр Григорьевич, вспоминая те далекие дни. – Не помню, по какой надобности послал меня командир на село, около которого нам отводилась стоянка. Вместе со мной и румынский солдат пошел. Не успел я освоиться с обстановкой, глядь, а румын уже тащит узел барахла из ближайшего монастыря. За ним с воплями монашка бежит. "Что же ты делаешь, гад?" – кричу ему в лицо, а он так обалдело глядит на меня: что, мол, такое, ведь я освободитель. Под Пештом войска 2-го и 3-го Украинских фронтов окружили значительную группировку неприятеля. Здесь, добивая врага, Петр Бессильных получил серьезное осколочное ранение ног. Лечение было длительным. После госпиталя был оздоровительный полк, затем запасной. До 1951 года сибирский парень находился в Европе в ограниченном контингенте советских войск, поддерживая завоеванный порядок, и только потом причалил к дому кавалер орденов Славы 3-й степени, Отечественной войны и медали "За боевые заслуги" Петр Григорьевич Бессильных. Настала пора лить награды за труд. . . Николай ТЕРЕНТЬЕВ Бог миловал солдата В далеком послереволюционном 1918-м году в селе Романовка, что на Полтавщине, в крестьянской семье из 11 душ появился на свет мальчик Коля. Страшные были эти годы. По украинским степям и хуторам шастали "батьки" всех мастей, и каждый на свой лад ратовал за "ридну Украйну". Закончилась гражданская война, и подоспела коллективизация. Волей-неволей свела семья Михайлец свою скотинушку на колхозный двор. И сегодня еще нет-нет, да и всплывают перед глазами Николая Константиновича Михайлеца зареванные, прижавшие к груди руки, силуэты матери и старшей сестры, провожающих остекленевшими взглядами уводимую с подворья живность. Их сердца явно предчувствовали что-то недоброе. И это что-то не заставило себя долго ждать. Уже в следующем году по Украине прокатилась волна голода. Не минула она и жителей Романовки. На хуторах вымирали целые семьи. Люди питались бурьяном, травами, корешками. . . От голода в Семье Николая Константиновича умерли отец, старший брат и сестра.. Уже подростком Николай трудился наравне с взрослыми. Он был заводилой местной молодежи и всегда находился в гуще парубков и дивчин. Сельский Совет предложил ему перейти на работу завклубом, а комсомольцы избрали его своим вожаком. В 1939 году Николая призвали в Красную Армию. Окончив полковую школу и получив звание сержанта, он в составе войск МВД охраняет важнейшие объекты в центре Москвы. В первый же день войны их часть отбыла на передовую и уже через двое суток приняла первый бой. С тяжелыми затяжными боями их моторизованная дивизия отступала, оставляя за собой Минск, Оршу, Вязьму, Борисов. . . На Смоленщине около города Белый их поредевшая часть попала в окружение. Двадцать дней бойцы пробирались к линии фронта по тылам врага. За это время съели все припасы, на мясо пошли лошади. Но выстояли солдаты и сумели пробиться к своим, чтобы вновь громить захватчиков. -Не раз и не два снился мне давнишний эпизод одного боя, - рассказывает Михайлец. – Вырыли мы с напарником окопчик, установили "дегтяря" и ждем. Минуты перед неприятельской атакой всегда кажутся вечностью. Но вот пошли. . . Вначале танки, а за ними цепи атакующих автоматчиков. Невдалеке от нас был вырыт окопчик другого пулеметного расчета из нашего взвода. Смотрю, ребята тоже настороже, припали к пулемету, уложили рядком на бруствер гранаты и ждут. Поступила команда отсечь автоматчиков. И наши пулеметы зашлись в яростном кашле, пригнув неприятеля к земле. Но бронированные громадины повернули свои чудовищные тела, и пошли в нашу сторону. Из соседнего окопа в головную машину полетела граната, но она, подлая, почему-то описала неправильную дугу и рухнула в наш окоп. Я подсознательно почувствовал дыхание "костлявой", машинально подхватил гранату и вышвырнул ее за бруствер. Раздался взрыв, а по моей спине заструился холодный пот, и мелко-мелко задрожали коленки. И только после того, как на окоп навалились гусеницы неприятельского танка, завалив нас с напарником землей, я пришел в себя. Бой продолжался. . . Не стерся из памяти ветерана и бой на лесной опушке: - Враг засек нашу пулеметную точку, расположенную под вековой сосной, и начал прицельный огонь. Чувствую, сейчас жахнет сюда. Говорю напарнику: " Отползаем!" И только мы покинули пригретое местечко, как взрывом разметало бывшую пулеметную точку и с корнем выворотило сосну. И опять подумалось в тот момент: "Надо ж, вновь Бог милует". Отступая с боями, Николай Константинович оказался у стен столицы, а после разгрома немцев под Москвой он со своей дивизией по пятам преследовал врага. В марте 1943 года в одном из боев солдат получил тяжелое ранение в ногу. С поля боя его вынесли боевые товарищи и доставили в полевой госпиталь. А уж оттуда пришлось солдату поколесить по госпиталям: в Горьком, Москве, Сибири. В Иланском эвакогоспитале врачебная комиссия была неумолима, и солдата комиссовали "вчистую". Встал вопрос: куда податься, коль родное село еще под пятой врага? Тогда ему предложили остаться пока в Сибири и дали направление в Мариинский район. Прибыв в незнакомый город, Николай Константинович пришел в райисполком, и, отсюда уже, с направлением на работу он добирается до передового колхоза "Память Чкалова", где должен был принять полеводческую бригаду. Руководил в те годы колхозом будущий Герой Социалистического труда Григорий Дмитриевич Мальков, который чуть не с распростертыми объятиями принял фронтовика. Каждая мужская пара рук были на вес золота. Поселок Раздольный был довольно крупным, и проживали в нем не только местные аборигены, но и более десяти семей эвакуированных и немало вынужденных переселенцев из числа поволжских немцев. Колхоз славился своим отменным садом, дававшим высокие урожаи груш, яблок, смородины, малины. . . Рядом располагалась большая колхозная пасека. На фермах животноводческой бригады были свиньи, овцы и крупный рогатый скот. Но более всего колхоз был знаменит высокой урожайностью картофеля, за который переходящее Красное знамя зачастую гостило в правлении. А имя знатного картофелевода Героя Социалистического труда Е.Д. Поморцевой знали далеко за пределами области. Здесь, на новой родине приглянулась Николаю Константиновичу молодая доярка Екатерина Акимова, и сыграли они свадьбу. Вот так и прирос корнями к Сибири солдат с далекой Украины. . . .Простившись с Николаем Константиновичем, я пошел своей дорогой, затылком чувствуя, как он, опершись о свой посошок, провожает меня взглядом. А осеннее солнце клонилось за покрытую золотой листвою рощу за старым поселком, носящим название Раздольный. |
|
|
| Всего комментариев: 0 | |
Copyright MyCorp © 2024 | 