В начале царствования императрицы Екатерины её занимала мысль об отправлении русских молодых людей за границу для изучения наук. Императрица желала образовать просвещённых деятелей для общественной службы (отправления правосудия, народного просвещения) и с этой целью решила отправить нескольких юношей в лучшие европейские университеты - в Оксфорд, Кембридж, Лейден, Геттинген и Лейпциг. Почин был сделан с Англии.

6-го мая 1765 года обер-прокурор Святейшего Синода И.И. Мелиссино получил от императрицы Екатеринвы в Царском Селе следующее повеление: «из обучающихся в семинарии учеников, которые дошли уже до реторики и, превосходя других честным поведением, с тем вместе подают хорошую надежду своими способностями, избрать 10 человек для отправления их в Англию, чтобы они в университетах Оксфордском и Кембриджском могли научиться высшим наукам на пользу государства».

Согласно высочайшему повелению Синод потребовал от сименарий прислать кандидатов в следующем числе: из С-Петербургской и Московской по два ученика, да, кроме того, из Свято-Троицкой Сергиевской лавры три и из Московской Заиконоспасской академии также три. Избираемые воспитанники должны были отличаться прилежанием и хорошим поведением; надзор же за ними за границей Синод полагал поручить особым инспекторам, коих также могли рекомендовать семинарии.

Высшее русское духовенство и семинарии живо откликнулись на этот лестный для них призыв синода и не замедлили доставить в Петербург своих лучших питомцев. Из Твери епископ Гавриил прислал ученика философии Прохора Суворова, 15 лет, и ученика реторики Терентия Новосёлова, 16 лет. Московская заиконоспасская славяно-греко-латинская академия выслала 2 учеников реторики: Василия Багрянского и Петра Розанова, одного ученика философии - Алексея Левшинова и учителя еврейского и греческого языков Василия Никитина, в качестве кандидата на должность инспектора студентов. От Новгородского митрополита Димитрия прибыли ученики реторики - Василий Антонский и Егор Андреевский. С-Петербургский архиепископ Гавриил предложил Синоду Семёна Матвеевского и Мартына Клевецкого; оба они были сироты, дошли до класса реторики и имели от роду по 17 лет. Наконец, Троицкая Сергиевская лавра выслала своих учеников богословия: Михаила Быкова и Дмитрия Новикова, и ученика философии Ивана Наумова. Кроме названных кандидатов, официально рекомендованных своим начальством, в Синод являлись и охотники, просившиеся по собственному желанию отправить их учиться в Англию. Таков был, например, прибывший в Петербург учитель Крутицкой семинарии - Димитрий Семёнов, учившийся в последствии в Геттингенском университете и получивший там прекрасное образование.

Всех кандидатов явилось, таким образом, гораздо более того числа, какое первоначально предположено было отправить в Англию, и потому пришлось сделать выбор. Кандидатов разделили на три группы, и первую из них, состоявшую из инспектора Василия Никитина и при нём канцеляриста Буховецкого да студентов Левшинова, Быкова, Суворова и Матвиевского, отправили в Англию; другие же были посланы в Лейден и Гёттинген.

11 ноября 1765 года вышеназванный инспектор Василий Никитин явился в канцелярию Синода и заявил, что в тот же день он, вместе с вверенными его попечению студентами, отправляется в Англию. Для расходов каждому из студентов было определено посылать по 150 фунтов, что в то время составляло около 750 русских рублей. Содержание это, впрочем, впоследствии было увеличено по ходатайству русского посланника в Лондон, графа Мусин-Пушкина, общему надзору которого и были поручены русские студенты.

Начало 1766 года студенты провели в Лондоне, постепенно знакомясь с жизнью малоизвестной им дотоле страны. На страстной неделе, 22 и 23 апреля, они посещали русскую церковь в улице Клиффорд-стрит, исповедывались у священника иеромонаха Ефрема Дьяковского и приобщались святой тайне.

До половины 1768 года русские студенты не были членами коллегий, то-есть занимались у себя на дому, живя в Оксфорде или в Лондоне. Подобная жизнь не представляет в Англии удобств: студенты, живущие вне коллегий, не имеют доступа в библиотеки и лишены руководства опытных туторов. Вот почему и наши соотечественники в конце 1768 года нашли более удобным поступить в коллегии. Быков и Суворов перешли в так-называемую коллегию Королевы, Левшинов и Никитин записались членами коллегии Пресвятой Девы, а Матвеевский поселился в Мертонской коллегии.

По отзывам английских профессоров и донесениям Никитина и Мусин-Пушкина, все студенты занимались науками с любовью и прилежанием. Инспектор Никитин слушал с большим усердием и успешно в своей коллегии лекции философии, астрономии, высшей математики и химии. В свободное от лекций время Никитин посещал знаменитую Бодлейянскую библиотеку, в которой получил право заниматься 13-го июля 1772 года., и в этот день записал свою фамилию и имя в особую книгу хранящуюся в библиотеке. Алексей Егорович Левшинов учился богословию, диалектике, метафизике, географии, нравственной философии, церковной и всеобщей истории и занимался чтением лучших писателей греческих и римских. Для Михаила Фёдоровича Быкова и Прохора Игнатьевича Суворова предметами изучения служили: юридические науки, древние и новые языки, богословие, философия и история. Суворов также посещал Бодлейянскую библиотеку и в первый раз записал своё имя 14-го июля 1772 года. Бывший канцелярист Александр Сергеевич Буховецкий занимался с особым прилежанием философией и другими науками. Семён Иванович Матвеевский упражнялся в изучении богословия, философии, математики, гражданского права и древних языков. Таким образом русские студенты, учившиеся в Оксфорде, точно также, как, и в других университетах: в Лейдене, Гёттингене и Лейпциге, не ограничивались какой-либо узкой специальностью, но стремились получить прежде всего широкое общее образование.

Русские юноши, за исключением Никитина, прибыли в Оксфорд с слабою подготовкою и недостаточным средним образованием, поэтому и специализироваться им не было возможности. Лишь только после двухлетнего пребывания в Англии наши студенты, вероятно, овладели английским языком настолько, что решились поступить в коллегии и начать слушание правильных университетских курсов. Вот чем объясняется и другая особенность в жизни наших студентов за границей в царствование Екатерины: продолжительное пребывание за границей от 6 и до 9 лет. Затем не следует забывать также, что в английских университетах Оксфорда и Кембриджа в прошлом столетии не существовало вовсе такого деления на факультеты, какое было принято в Германии и у нас, в Московском университете, и что там общее образование в коллегиях было всегда на первом плане, а специальное его дополняло. Вот почему и наиболее талантливые из русских студентов, Никитин и Суворов, первоначально слушали курсы по различным специальностям и лишь в последние годы своего пребывания в Оксфорде посвятили себя изучению математики и составили руководство к тригонометрии, переведённое ими же на английский язык.

Как было уже замечено выше, жизнь в коллегиях представляла для студентов много удобств, но она требовала и больших расходов; содержания, определённого нашим правительством, не хватало, а так как и эти деньги присылались неисправно, студенты вынуждены были занимать и платить проценты. Уже к концу 1770 года у одного Левшинова накопилось долгов до 180 фунтов стерлингов.

Для того, чтобы оправдать себя и своих питомцев в глазах посланника и русского правительства, Никитин представил графу Мусин-Пушкину смету годовых издержек, или, как он выражался, необходимые артикулы расходов. Из этой сметы оказывалось, что годовые расходы у Никитина требовали 154 фунта и 5 шиллингов, у Буховецкого доходили до 160 фунтов 9 шиллингов, а у Суворова 155 фунтов. В этой смете не были ещё показаны другие необходимые (например: на книги, на лечение) и случайные расходы на приёмы гостей и прочее. Русских любили в Оксфорде, многие приглашали к себе студентов в дом и к ним заходили.

Для примера приводим здесь роспись необходимых годовых расходов Никитина, составленную им самим.

В коллегию за обеды, ужины, завтраки, свечи, пошлины за окна, подати и плата служителю … 58 фунтов

На платье… 12 фунтов

Бельё … 3 фунта

Шляпу, чулки, платки, перчатки … 5 фунтов 5 шиллингов

Башмаки … 3 фунта

Парикмахеру с его воскресными лентами … 4 фунта

На мытьё и починку белья … 5 фунтов 10 шиллингов

Чай и сахар … 6 фунтов

Огонь … 8 фунтов

Учителя (тутора) и публичные лекции … 26 фунтов

Карман … 24 фунта

Сократить свои расходы, живя в коллегиях, студенты не могли: они должны были подчиняться общему режиму, одеваться так же, как и другие, по установленной форме, жить, как другие, то есть, как джентельмены, соблюдая правила внешней порядочности и благопристойности.

В конце 1771 года Никитин обратился с письмом к Мусин-Пушкину и просил его написать в коллегию иностранных дел об увеличении им годового содержания и отпуске, по крайней мере, 500 фунтов на уплату долгов. Русский посланник в Лондоне заботливо относился к нуждам студентов в Оксфорде: он помог Левшинову заплатить долги, в июле 1771 года в виду разстроенного здоровья студентов Матвеевского и Быкова решил отправить их в Петербург, а остальным просил у коллегии прислать денег, дабы не потерпели: - «какого либо в окончании наук помешательства».

Рескриптом от 17 октября 1772 года повелено было Мусин-Пушкину прислать обратно в Россию оставшихся в Оксфорде студентов Буховецкого и Суворова и состоявшего при них инспектора Никитина. Из студентов Буховецкий согласился возвратиться в Россию, Никитин же и Суворов просили разрешения остаться им ещё в Оксфорде для усовершенствования в математике, коей они, повидимому, начали специально заниматься.

Рескриптом от 31-го октября 1774 года на содержание студентов было переведено 5000 рублей, да на уплату долгов 1490 фунтов стерлингов 16 шиллингов и 9 пенсов. На возвращение в Россию инспектору и студентам было ассигновано 750 рублей, то-есть, по 250 рублей на каждого.

С наступлением летних вакаций 1774 – 1775 года последние наши студенты расстались с Оксфордом, сохранив о нём благодарное воспоминание. Инспектор Василий Никитин и студент Прохор Суворов, по уважению их достоинств, были произведены в степень магистра наук.

Около того же времени, в середине 1775 года возвратились и другие студенты – юристы, отправленные для образования в Лейпциг.

Что же сталось с этими молодыми людьми, и как они пристроились по своём возвращении в Россию? Такой вопрос был предложен Синодом в 1780 году коллегии иностранных дел, но ответа не было получено, да, вероятно, в коллегии и не знали, куда разбрелись по обширной Русской земле бывшие за границей студенты. А между тем, какое блестящее новое высшее учебное заведение, сильное талантами и знанием, могло бы быть образовано из этих молодых людей, как много они могли бы внести света в тёмные углы нашего отечества, если бы политические задачи другого рода не направили внимание императрицы в совершенно иную сторону.